Дело было в 1989 году. До сих пор вспоминала я этот случай довольно редко, потому что каждый раз от воспоминаний по телу ползли мурашки, волосы вставали дыбом, вспоминался тот ужасный страх, какого я больше никогда в жизни не испытывала. Решилась написать это сюда. Может, полегчает?
Для лучшего усвоения материала заранее перечислю действующие лица и нарисую план местности, чтобы было понятно, о чем я говорю.

Нас было три приятельницы: я, моя однокурсница Наташа и Света, которая была старше нас на один курс. Девушка она была удивительная - у нее было не очень хорошее зрение и слух, но не из-за каких-то патологий, а из-за потрясающей невнимательности. Как она умудрилась доучиться до третьего курса, я не представляю. Впрочем, она закончила учебу и осталась работать там же, в совхозе, который являлся тренировочным полигоном для наших студентов. Света была шоркой по национальности, из таежных краев. Она после детдома каким-то загадочным образом попала в поселок, жила там несколько лет и работала на "откорме" скотником. "Откормом" у нас звали десять огромных загонов на открытом воздухе, в котором совхоз выращивал телят. Бычков в весе шестисот килограмм сдавали на мясокомбинат, а телочек на последнем месяце беременности увозили на фермы взамен старых коров. Всего там было девятьсот рогатых животин, а в одном из загонов стояло семьдесят совхозных лошадей.
Учились мы в Сибири, вокруг нашего поселка было шестнадцать зон. Одна из них находилась в двадцати километрах от поселка, в тайге. За территорией зоны была конюшня с парой десятков лошадей, и ухаживали за ними пятеро заключенных, отбывающих срок "на химии", т.е. не в самой зоне, а рядом. На лошадях они возили продукты и обрабатывали тюремных огород. Зона эта была трудовая, там был какой-то заводик, изготавливающий металлические изделия широкого ассортимента. Честно говоря, я даже не знаю, что именно там делали. Знаю только, что у работников были золотые руки, они могли сделать что угодно. Светка, как абориген местных краев, умудрилась прознать про это место, познакомилась с зэками с "химии", завязала с ними обоюдовыгодную дружбу. Все-таки она училась на ветврача и была ярой любительницей лошадей, а тюремным лошадкам иногда требовалась консультация и ветеринарная помощь. За это "химики", как мы их звали, предложили Светке ответную помощь в изготовлении чего бы то ни было из металла. Условия: она привозила сам металл, чертежи и чай для расплаты. Заварка очень котировалась на зоне, наверное, даже выше денег. Заваркой все и расплачивались.
Светка рассказала нам о возможности заказать что угодно из металла, и мы с радостью ухватились за это предложение. Нам нужно было конское железо, а достать его в маленьком поселке было так же невозможно, как купить настоящий наряд американского индейца. Светка поехала делать заказ и позвала нас с Наташкой для компании. Мы взяли с собой металл и чертежи. Хотя, если сказать без пафоса, то это были обыкновенные клапана от тракторов Беларусь и нарисованные ручкой на листочках в клетку шпоры для верховой езды, трензеля, мундштуки и пряжки для сбруи. Мы решили, что недостающие на чертежах детали мы разъясним на пальцах при личной встрече. С тем и отправились в путь, прихватив с собой полкило плиточного чая.
На дворе стоял конец марта. По ночам было еще холодно, как зимой, но снег почти растаял, оставшись только в лесу и на полях. Дороги были раскисшими днем, с глубокими колеями там, где ездили тракторы и грузовики. Ночью дороги прихватывало заморозками, они становились жесткими и неудобными для верховой езды.
Мы собрались ехать на совхозных лошадях, которых для поездки предварительно нужно было выкрасть (хотя, нам больше нравилось определение "взять напрокат"). План был прост. Мы с Наташкой пошли на веткомплекс, где стояли две лошади: кобыла Фиалка и жеребец Бутон. Фиалка была моей давней любимицей, что было известно всем причастным к конному мирку поселка. Я знала, где конюх прячет свое седло, выкопала его из завала сена и фанеры, подседлала кобылу. Вообще-то зимой по холоду лучше ездить без седла, так теплее, но удобство кавалерийского строевого седла заключалось в том, что к нему можно было приторочить тяжелую сумку с железками и чаем, чтоб не держать ее в руках. На том и порешили: я еду в седле с сумкой, а Наташка на Бутоне просто в уздечке. Мне было удобней дремать верхом, расслабившись, а ей было теплее сидеть на коне. Мы тихонько вывели лошадей за калитку, сели верхом и шагом поехали в сторону откормочной базы.
В это время Света пришла на базу, переговорила со своими бывшими коллегами-скотниками, дежурившими там круглосуточно, выпросила у них коня на пару часов, успела даже чайку с ними выпить, и пошла седлать коня в загоне. Времени на поимку ушло немного, и когда мы подъехали к тропинке, ведущей от дороги к сторожке, Света уже ждала нас там со своим конем, мерином по кличке Дуст. Она не сказала сторожам, что едет не одна, поэтому они ее некоторое время отговаривали. Но, зная ее характер, быстро прекратили это бесполезное дело и отпустили на все четыре стороны.
Мы втроем потрусили тихой рысью по дороге, а потом уже по тропинкам через тайгу, в сторону зоны.
Деловые переговоры с "химиками" были проведены успешно, мы передали им все, что нужно, а в ответ получили заверения в скором изготовлении того, что мы нарисовали (а по большей части объяснили словами). Часа в три ночи мы возвращались назад. Ежедневная учеба и подработка выматывали сильно, и в средине ночи мы были совершенно раскисшие. Ночь была темной. Не было ни снега, ни звезд, ни луны, в тайге стояла кромешная мгла. Лошади обладают зрением еще более слабым, чем люди, и они ориентировались по слуху и инстинктивным знаниям о том, в какой стороне их дом. Мы ехали тихим шагом, погруженные в дремоту. Лошади брели, спотыкаясь, почти в таком же дремотном состоянии, что и мы сами.
Вот закончилась тайга, мы выехали на дорогу, ведущую к комплексу совхозных ферм. На дороге оказалось так же темно, как и в тайге. Только справа от нас, вдали, горела одинокая лампочка над воротами одной из ферм. Черная дорога, ни звука вокруг. На развилке Света повернула налево, в сторону сторожки «откорма». Мы решили, что Света пойдет в общежитие одна, мы ее ждать не будем, и поехали дальше. Я ехала впереди, а Наташка плелась где-то на корпус лошади позади меня и держалась чуть слева.
Дорога была на невысокой насыпи, а по бокам летом росли репейники и тростник. Зимой этот засохший бурьян торчал серыми палками из сугробов, а весной после таяния снега через эти сухие заросли было трудно продираться даже собакам.
Не знаю, что меня насторожило, но я очнулась от дремоты и посмотрела направо. Я не могу описать, по каким признакам я поняла, что в этих зарослях впереди нас кто-то есть. Но я точно знала, что там стоят двое и смотрят прямо мне в глаза. Кто это был? Я лениво размышляла на эту тему. Первое, что мне пришло в голову – это сторожа с ферм. Зачем они забрались в эту колючую чащу, мне в голову не приходило. Да и вопроса такого не возникло. Возник вопрос, что мы ответим, если нас окрикнут. Очень не хотелось выдавать себя в три часа ночи верхом на краденых лошадях. Но потом я решила, что если нас спросят, мы просто прибавим скорости и рысью уедем дальше. Не побегут же люди вслед лошадям! Тусклый свет был за спинами этих силуэтов, а значит, мы могли их видеть, а они нас практически нет. Мы были под покровом ночи.
Вторая мысль, которая пришла мне в голову – о коровах. Эту мысль я быстро отбросила, потому что не могла себе представить, как коровы оказались среди ночи вне фермы. Лошадей там тоже быть не должно. Мы знали все поселковое поголовье, и с точностью то пары метров могли рассказать дислокацию каждого коня. Единственные две лошади, имевшие относительную свободу передвижения, были как раз под нами. Так что лошади тоже отпадали.
Мне казалось, что мысли еле шевелились в голове, но на самом деле все это промелькнуло в один миг. Потому что в следующий миг эти двое не задали нам вопрос, не окликнули нас, не промычали и не заржали. Они неожиданно бросились наперерез нам, через кустарник к дороге. Мгновенно лошади под нами захрапели, бросившись по дороге галопом в сторону дома. Как мы не упали – не представляю. Мне повезло больше, ведь я была в седле. А Наташка без седла, на стриженом коне, не могла вцепиться даже за гриву. Совершенно самопроизвольно мой рот открылся, и послышался перепуганный крик: «Наташка, бежим!!!» Как бежим? Куда бежим? Мы ведь не бежим, а едем… В панике я даже не задумывалась о логичности своего выкрика.
Страх, который пронзил меня в тот момент, я не переживала больше никогда в жизни. Даже слабого подобия того страха мне больше не привелось испытать никогда. Это был настоящий животный ужас. Сейчас я пишу это, и снова по спине пробегает холод, руки покрылись гусиной кожей. А ведь прошло уже почти семнадцать лет…
Лошади были в не меньшей панике, что и мы. Они неслись по дороге вперед, к спасительному загону веткомплекса. Психология лошади такова, что она видит в своем доме защиту от любой опасности. Даже когда на конюшне пожар, лошади не убегают из огня, а остаются в стойлах, потому что это их дом. В фильмах показывают, как лошади выскакивают из ворот горящего здания, но на самом деле конюхов специально обучают выводить лошадей из горящего помещения, потому что сами они выходить не хотят.
Так и наши лошади, видя в своем загоне спасение, неслись туда во весь опор. Но! Я вспомнила, что впереди по пути следования будет забор, а дорогу перекрывают ворота. Это было сделано для того, чтобы скот с прилегающих пастбищ и ферм не мог выйти за территорию совхоза на полотно железной дороги. Оно проходило как раз между скотными дворами и непосредственно поселком. По ту сторону дороги тоже был забор с калиткой, через которую студенты ходили на фермы.
Когда мы ехали по этой дороге три часа назад, ворота были прикрыты. Мы открыли их ровно настолько, чтобы можно было проехать через образовавшийся проход верхом. Створки были не распахнуты, как днем, а только приоткрыты. У лошадей такая особенность: они рассчитывают только на свои габариты, когда проходят в узкое место. На человека они не рассчитывают. И если лошадь все-таки умудрится вписаться в щель ворот, то далеко не факт, что туда впишемся и мы. Большой шанс остаться на земле с выбитыми коленями, а лошади унесутся дальше. Наташка потом говорила, что она даже не вспомнила о воротах. Да и правильно, зачем ей о них помнить, ведь открывала их я.
Мы неслись по дороге, а сзади нас слышался топот и дыхание двух существ. Судя по звуку шагов, существа передвигались на двух конечностях. Дыхание было шумным и прерывистым. Я, наклонившись к шее лошади и слыша ее испуганный храп, сквозь него слышала и дыхание преследователей. И дыхание это ввергало меня в еще больший ужас.
Мы приближались к воротам. Мысль о том, чтобы приостановить лошадей и аккуратно проехать сквозь приоткрытую щель, была отвергнута сразу. Лошади «понесли», т.е. они не слушались управления, не подчинялись человеку. Сейчас под нами были не прирученные и объезженные домашние любимцы, а дикие животные, которыми двигал инстинкт самосохранения и страх.
Как мы проскочили ворота – остается загадкой. Думаю, это было чудо. Мы не остались лежать на земле, мы даже не задели створок ворот. Радовало, что ночные сторожа не проходили по этой дороге после нас и вообще не закрыли ворота на ночь. Тогда я даже боюсь представить, что с нами было бы.
Впереди осталось еще несколько труднопроходимых мест: небольшой овражек с замерзшими глубокими колеями от тракторов, высокая насыпь с полотном железной дороги, еще колеи, калитка в заборе, небольшой лесок. Лошади галопом спустились с дороги на тропинку, протоптанную студентами. Почти не спотыкаясь, проскочили овражек с тракторной дорогой, превращенной по весне в месиво из грязи, застывшей в ночные заморозки. Эти двое мчались за нами, чуть сократив дистанцию. Мне кажется, между ними и лошадьми было не больше пяти метров. И это приводило в еще больший ужас.
Лошади влетели на полотно железной дороги, перемахнули его в один скачок, спустились вниз и помчались к калитке. Я успела подумать, что нам повезло, что не было проходящего поезда. Мы проскочили через еще одну замерзшую лужу грязи, через калитку в заборе, и понеслись по тропинке к веткомплексу. Уже миновав второе общежитие, мы осознали, что погони за нами больше нет. Вспоминая и анализируя произошедшее, мы были почти уверены, что эти существа прекратили погоню после железнодорожного полотна. Почему-то они не стали переходить через него.
Лошади остановились возле ворот веткомплекса. Бока их тяжело вздымались, дыхание было судорожным. На лошадях не было ни одного сухого места – они были взмылены. Фиалка дрожала всем телом, нервно шевеля ушами и приседая от любого шороха или звука нашего голоса. Мы решили пошагать лошадей, пока дыхание и сердцебиение не восстановится. Было опасно оставлять лошадей в таком состоянии, нужно было обязательно шагать с ними, чтобы им не стало совсем плохо. Да собственно, мы и не спешили возвращаться назад, к общежитию. Ведь оно было как раз возле забора у железной дороги, а там остались наши преследователи.
Когда дыхание лошадей чуть успокоилось, а мы перестали трястись от страха, Наташа вдруг прошептала одно слово: «Светка…» Мы переглянулись. В моем воспаленном воображении предстала картина растерзанной подруги, пожираемой этими чудовищами. Я бросила повод Фиалки и молча села на землю. Не знаю, от чего мне стало плохо: от жалости к подруге, от страха наказания, от ужаса перед этими существами, от представленной картины… Кажется, я просто повалилась на бок, потому что и Наташка бросила Бутона и подбежала ко мне. Я не потеряла сознание, у меня не болело сердце, но то, что я тогда испытывала, я даже не смогу описать словами. Наверное, никакое описание не сможет передать всего, что я чувствовала. Нужно было быть там, видеть этих тварей, слышать их дыхание и топот, видеть страх понесших лошадей.
Наташка села рядом со мной на землю и шепотом сказала: «Пойдем срочно позвоним в сторожку из общаги, предупредим ее, чтоб никуда оттуда не выходила до утра!»
Мне казалось, что я не только за Светкой, а и вообще больше никуда никогда не пойду. Мне казалось, что ноги мои больше не будут двигаться. Наташа подняла меня на ноги, я почувствовала твердость земли, шагнула вперед… не упала. Шок отступил.
Мы завели высохших лошадей в загон, сняли седло и уздечки, спрятали назад в потайное место всю сбрую и пошли по тропинке через лес назад, к общежитиям. Первое общежитие на нашем пути было семейным. Мы проходили мимо него, и вдруг в темноте послышался треск и хлопок, и какое-то серое большое пятно взметнулось между деревьями. Наташка завизжала. От нервного напряжения мы не могли даже побежать прочь, просто стояли, парализованные страхом. Но через секунду мы поняли, что напугавшее нас пятно было сохнувшим на веревке постельным бельем, оставленным на ночь кем-то из общежития. Я подумала, что еще парочка таких пугалок, и психика моя нарушится необратимо.
Из общежития мы позвонили в сторожку. Трубку не брали очень долго, и с каждой секундой ужас возвращался. Мы начали думать, что там уже не осталось никого в живых. Но тут трубку взял сторож и спросил, какого черта его будят под утро? Мы спросили про Свету, но сторож сказал, что они спят с закрытой дверью, Светку не видели и не слышали. И бросил трубку.
Мы рванули наверх, в комнату подруги. На пороге комнаты нас встретила зевающая Светка. Она уже успела переодеться в домашний халат и шла умываться перед сном. Мы с Наташкой бросились к ней и в один голос заревели. Света затащила нас в комнату, пока мы не разбудили соседей, испуганно спросила, что случилось. Она решила, что что-то произошло с нашими лошадьми, больше ей в голову ничего не пришло. Мы не ответили на ее вопрос, а начали сами ее расспрашивать. Когда она возвращалась назад с «откорма», что она видела и слышала? «Ничего», - ответила она нам.
Как оказалось, ночные сторожа уже спали, закрыв двери изнутри. Она отвела коня в загон, сняла уздечку, повесила ее на ручку двери сторожки и, не заходя внутрь, поплелась домой. Спать ей хотелось ужасно, она не смотрела по сторонам, а просто шла домой в предвкушении сладкого сна.
Когда мы рассказали ей, что произошло, она оторопела. Представив, какой опасности она подвергалась, проходя по тому же пути, по которому мы убегали от преследования, Света перепугалась. Сон сразу улетучился. Она видела наше состояние, страх в наших глазах, и понимала, что мы не шутим.
В ту ночь мы так и не заснули. Мы сидели втроем в комнате, не выключая свет. Боялись, что эти существа могут прийти за нами прямо туда. Мы с Наташкой сидели на одной кровати, забравшись на нее с ногами, закутавшиеся в одеяло почти с головой. Уснуть мы не могли, успокоиться тоже.
Через пару часов общежитие начало просыпаться. Студенты бродили по коридорам на кухню и в туалет, сонно переговаривались, хлопали дверьми. Мы встали и пошли по своим комнатам, нужно было готовиться к занятиям.
После последней пары мы с Наташей пошли на веткомплекс проверить лошадей. Лошади выглядели удовлетворительно, и о ночном происшествии напоминали только засохшие корки пота на шкуре и нервные вздрагивания от громких звуков голоса. Мы почистили лошадей от засохшего пота, кинули им побольше сена и пошли домой.
Еще несколько ночей мы плохо спали, были нервными, невнимательными и вздрагивали от каждого неожиданного звука. Рассказывать кому-нибудь о ночном происшествии мы не стали. Какой смысл? Мало того, что не поверят, так еще и засмеют. Доказательств у нас не было, и поэтому эта тайна сохранилась между нами, тремя подругами.
Кто это был, что за существа, я не знаю до сих пор. Могу только сказать, что они были роста чуть выше среднего человека, но объемом были шире раза в два. Я бы сказала, что их габариты напоминали мне большого медведя-гризли, но таковых в наших краях не водилось, равно как и любых других медведей. Кроме того, медведи не бегают со скоростью лошади, да еще и на задних лапах.
Я, как человек верующий, не могу допустить и мысли о каких-нибудь пришельцах. Я в них не верю категорически и однозначно. В леших тоже не верю. Может, бесы? Так бесы бестелесны, как я понимаю. И зачем им бегать за нами? Кроме того, лошадь не испугается какую-то демоническую силу. Лошадь – не человек, она не верит в духовный мир и не может видеть его проявления.
Прошло семнадцать лет, а все случившееся так и остается загадкой для меня. Страшной загадкой, потому что и сейчас я испытываю какой-то животный ужас от воспоминаний о той ночи…
Для лучшего усвоения материала заранее перечислю действующие лица и нарисую план местности, чтобы было понятно, о чем я говорю.

Нас было три приятельницы: я, моя однокурсница Наташа и Света, которая была старше нас на один курс. Девушка она была удивительная - у нее было не очень хорошее зрение и слух, но не из-за каких-то патологий, а из-за потрясающей невнимательности. Как она умудрилась доучиться до третьего курса, я не представляю. Впрочем, она закончила учебу и осталась работать там же, в совхозе, который являлся тренировочным полигоном для наших студентов. Света была шоркой по национальности, из таежных краев. Она после детдома каким-то загадочным образом попала в поселок, жила там несколько лет и работала на "откорме" скотником. "Откормом" у нас звали десять огромных загонов на открытом воздухе, в котором совхоз выращивал телят. Бычков в весе шестисот килограмм сдавали на мясокомбинат, а телочек на последнем месяце беременности увозили на фермы взамен старых коров. Всего там было девятьсот рогатых животин, а в одном из загонов стояло семьдесят совхозных лошадей.
Учились мы в Сибири, вокруг нашего поселка было шестнадцать зон. Одна из них находилась в двадцати километрах от поселка, в тайге. За территорией зоны была конюшня с парой десятков лошадей, и ухаживали за ними пятеро заключенных, отбывающих срок "на химии", т.е. не в самой зоне, а рядом. На лошадях они возили продукты и обрабатывали тюремных огород. Зона эта была трудовая, там был какой-то заводик, изготавливающий металлические изделия широкого ассортимента. Честно говоря, я даже не знаю, что именно там делали. Знаю только, что у работников были золотые руки, они могли сделать что угодно. Светка, как абориген местных краев, умудрилась прознать про это место, познакомилась с зэками с "химии", завязала с ними обоюдовыгодную дружбу. Все-таки она училась на ветврача и была ярой любительницей лошадей, а тюремным лошадкам иногда требовалась консультация и ветеринарная помощь. За это "химики", как мы их звали, предложили Светке ответную помощь в изготовлении чего бы то ни было из металла. Условия: она привозила сам металл, чертежи и чай для расплаты. Заварка очень котировалась на зоне, наверное, даже выше денег. Заваркой все и расплачивались.
Светка рассказала нам о возможности заказать что угодно из металла, и мы с радостью ухватились за это предложение. Нам нужно было конское железо, а достать его в маленьком поселке было так же невозможно, как купить настоящий наряд американского индейца. Светка поехала делать заказ и позвала нас с Наташкой для компании. Мы взяли с собой металл и чертежи. Хотя, если сказать без пафоса, то это были обыкновенные клапана от тракторов Беларусь и нарисованные ручкой на листочках в клетку шпоры для верховой езды, трензеля, мундштуки и пряжки для сбруи. Мы решили, что недостающие на чертежах детали мы разъясним на пальцах при личной встрече. С тем и отправились в путь, прихватив с собой полкило плиточного чая.
На дворе стоял конец марта. По ночам было еще холодно, как зимой, но снег почти растаял, оставшись только в лесу и на полях. Дороги были раскисшими днем, с глубокими колеями там, где ездили тракторы и грузовики. Ночью дороги прихватывало заморозками, они становились жесткими и неудобными для верховой езды.
Мы собрались ехать на совхозных лошадях, которых для поездки предварительно нужно было выкрасть (хотя, нам больше нравилось определение "взять напрокат"). План был прост. Мы с Наташкой пошли на веткомплекс, где стояли две лошади: кобыла Фиалка и жеребец Бутон. Фиалка была моей давней любимицей, что было известно всем причастным к конному мирку поселка. Я знала, где конюх прячет свое седло, выкопала его из завала сена и фанеры, подседлала кобылу. Вообще-то зимой по холоду лучше ездить без седла, так теплее, но удобство кавалерийского строевого седла заключалось в том, что к нему можно было приторочить тяжелую сумку с железками и чаем, чтоб не держать ее в руках. На том и порешили: я еду в седле с сумкой, а Наташка на Бутоне просто в уздечке. Мне было удобней дремать верхом, расслабившись, а ей было теплее сидеть на коне. Мы тихонько вывели лошадей за калитку, сели верхом и шагом поехали в сторону откормочной базы.
В это время Света пришла на базу, переговорила со своими бывшими коллегами-скотниками, дежурившими там круглосуточно, выпросила у них коня на пару часов, успела даже чайку с ними выпить, и пошла седлать коня в загоне. Времени на поимку ушло немного, и когда мы подъехали к тропинке, ведущей от дороги к сторожке, Света уже ждала нас там со своим конем, мерином по кличке Дуст. Она не сказала сторожам, что едет не одна, поэтому они ее некоторое время отговаривали. Но, зная ее характер, быстро прекратили это бесполезное дело и отпустили на все четыре стороны.
Мы втроем потрусили тихой рысью по дороге, а потом уже по тропинкам через тайгу, в сторону зоны.
Деловые переговоры с "химиками" были проведены успешно, мы передали им все, что нужно, а в ответ получили заверения в скором изготовлении того, что мы нарисовали (а по большей части объяснили словами). Часа в три ночи мы возвращались назад. Ежедневная учеба и подработка выматывали сильно, и в средине ночи мы были совершенно раскисшие. Ночь была темной. Не было ни снега, ни звезд, ни луны, в тайге стояла кромешная мгла. Лошади обладают зрением еще более слабым, чем люди, и они ориентировались по слуху и инстинктивным знаниям о том, в какой стороне их дом. Мы ехали тихим шагом, погруженные в дремоту. Лошади брели, спотыкаясь, почти в таком же дремотном состоянии, что и мы сами.
Вот закончилась тайга, мы выехали на дорогу, ведущую к комплексу совхозных ферм. На дороге оказалось так же темно, как и в тайге. Только справа от нас, вдали, горела одинокая лампочка над воротами одной из ферм. Черная дорога, ни звука вокруг. На развилке Света повернула налево, в сторону сторожки «откорма». Мы решили, что Света пойдет в общежитие одна, мы ее ждать не будем, и поехали дальше. Я ехала впереди, а Наташка плелась где-то на корпус лошади позади меня и держалась чуть слева.
Дорога была на невысокой насыпи, а по бокам летом росли репейники и тростник. Зимой этот засохший бурьян торчал серыми палками из сугробов, а весной после таяния снега через эти сухие заросли было трудно продираться даже собакам.
Не знаю, что меня насторожило, но я очнулась от дремоты и посмотрела направо. Я не могу описать, по каким признакам я поняла, что в этих зарослях впереди нас кто-то есть. Но я точно знала, что там стоят двое и смотрят прямо мне в глаза. Кто это был? Я лениво размышляла на эту тему. Первое, что мне пришло в голову – это сторожа с ферм. Зачем они забрались в эту колючую чащу, мне в голову не приходило. Да и вопроса такого не возникло. Возник вопрос, что мы ответим, если нас окрикнут. Очень не хотелось выдавать себя в три часа ночи верхом на краденых лошадях. Но потом я решила, что если нас спросят, мы просто прибавим скорости и рысью уедем дальше. Не побегут же люди вслед лошадям! Тусклый свет был за спинами этих силуэтов, а значит, мы могли их видеть, а они нас практически нет. Мы были под покровом ночи.
Вторая мысль, которая пришла мне в голову – о коровах. Эту мысль я быстро отбросила, потому что не могла себе представить, как коровы оказались среди ночи вне фермы. Лошадей там тоже быть не должно. Мы знали все поселковое поголовье, и с точностью то пары метров могли рассказать дислокацию каждого коня. Единственные две лошади, имевшие относительную свободу передвижения, были как раз под нами. Так что лошади тоже отпадали.
Мне казалось, что мысли еле шевелились в голове, но на самом деле все это промелькнуло в один миг. Потому что в следующий миг эти двое не задали нам вопрос, не окликнули нас, не промычали и не заржали. Они неожиданно бросились наперерез нам, через кустарник к дороге. Мгновенно лошади под нами захрапели, бросившись по дороге галопом в сторону дома. Как мы не упали – не представляю. Мне повезло больше, ведь я была в седле. А Наташка без седла, на стриженом коне, не могла вцепиться даже за гриву. Совершенно самопроизвольно мой рот открылся, и послышался перепуганный крик: «Наташка, бежим!!!» Как бежим? Куда бежим? Мы ведь не бежим, а едем… В панике я даже не задумывалась о логичности своего выкрика.
Страх, который пронзил меня в тот момент, я не переживала больше никогда в жизни. Даже слабого подобия того страха мне больше не привелось испытать никогда. Это был настоящий животный ужас. Сейчас я пишу это, и снова по спине пробегает холод, руки покрылись гусиной кожей. А ведь прошло уже почти семнадцать лет…
Лошади были в не меньшей панике, что и мы. Они неслись по дороге вперед, к спасительному загону веткомплекса. Психология лошади такова, что она видит в своем доме защиту от любой опасности. Даже когда на конюшне пожар, лошади не убегают из огня, а остаются в стойлах, потому что это их дом. В фильмах показывают, как лошади выскакивают из ворот горящего здания, но на самом деле конюхов специально обучают выводить лошадей из горящего помещения, потому что сами они выходить не хотят.
Так и наши лошади, видя в своем загоне спасение, неслись туда во весь опор. Но! Я вспомнила, что впереди по пути следования будет забор, а дорогу перекрывают ворота. Это было сделано для того, чтобы скот с прилегающих пастбищ и ферм не мог выйти за территорию совхоза на полотно железной дороги. Оно проходило как раз между скотными дворами и непосредственно поселком. По ту сторону дороги тоже был забор с калиткой, через которую студенты ходили на фермы.
Когда мы ехали по этой дороге три часа назад, ворота были прикрыты. Мы открыли их ровно настолько, чтобы можно было проехать через образовавшийся проход верхом. Створки были не распахнуты, как днем, а только приоткрыты. У лошадей такая особенность: они рассчитывают только на свои габариты, когда проходят в узкое место. На человека они не рассчитывают. И если лошадь все-таки умудрится вписаться в щель ворот, то далеко не факт, что туда впишемся и мы. Большой шанс остаться на земле с выбитыми коленями, а лошади унесутся дальше. Наташка потом говорила, что она даже не вспомнила о воротах. Да и правильно, зачем ей о них помнить, ведь открывала их я.
Мы неслись по дороге, а сзади нас слышался топот и дыхание двух существ. Судя по звуку шагов, существа передвигались на двух конечностях. Дыхание было шумным и прерывистым. Я, наклонившись к шее лошади и слыша ее испуганный храп, сквозь него слышала и дыхание преследователей. И дыхание это ввергало меня в еще больший ужас.
Мы приближались к воротам. Мысль о том, чтобы приостановить лошадей и аккуратно проехать сквозь приоткрытую щель, была отвергнута сразу. Лошади «понесли», т.е. они не слушались управления, не подчинялись человеку. Сейчас под нами были не прирученные и объезженные домашние любимцы, а дикие животные, которыми двигал инстинкт самосохранения и страх.
Как мы проскочили ворота – остается загадкой. Думаю, это было чудо. Мы не остались лежать на земле, мы даже не задели створок ворот. Радовало, что ночные сторожа не проходили по этой дороге после нас и вообще не закрыли ворота на ночь. Тогда я даже боюсь представить, что с нами было бы.
Впереди осталось еще несколько труднопроходимых мест: небольшой овражек с замерзшими глубокими колеями от тракторов, высокая насыпь с полотном железной дороги, еще колеи, калитка в заборе, небольшой лесок. Лошади галопом спустились с дороги на тропинку, протоптанную студентами. Почти не спотыкаясь, проскочили овражек с тракторной дорогой, превращенной по весне в месиво из грязи, застывшей в ночные заморозки. Эти двое мчались за нами, чуть сократив дистанцию. Мне кажется, между ними и лошадьми было не больше пяти метров. И это приводило в еще больший ужас.
Лошади влетели на полотно железной дороги, перемахнули его в один скачок, спустились вниз и помчались к калитке. Я успела подумать, что нам повезло, что не было проходящего поезда. Мы проскочили через еще одну замерзшую лужу грязи, через калитку в заборе, и понеслись по тропинке к веткомплексу. Уже миновав второе общежитие, мы осознали, что погони за нами больше нет. Вспоминая и анализируя произошедшее, мы были почти уверены, что эти существа прекратили погоню после железнодорожного полотна. Почему-то они не стали переходить через него.
Лошади остановились возле ворот веткомплекса. Бока их тяжело вздымались, дыхание было судорожным. На лошадях не было ни одного сухого места – они были взмылены. Фиалка дрожала всем телом, нервно шевеля ушами и приседая от любого шороха или звука нашего голоса. Мы решили пошагать лошадей, пока дыхание и сердцебиение не восстановится. Было опасно оставлять лошадей в таком состоянии, нужно было обязательно шагать с ними, чтобы им не стало совсем плохо. Да собственно, мы и не спешили возвращаться назад, к общежитию. Ведь оно было как раз возле забора у железной дороги, а там остались наши преследователи.
Когда дыхание лошадей чуть успокоилось, а мы перестали трястись от страха, Наташа вдруг прошептала одно слово: «Светка…» Мы переглянулись. В моем воспаленном воображении предстала картина растерзанной подруги, пожираемой этими чудовищами. Я бросила повод Фиалки и молча села на землю. Не знаю, от чего мне стало плохо: от жалости к подруге, от страха наказания, от ужаса перед этими существами, от представленной картины… Кажется, я просто повалилась на бок, потому что и Наташка бросила Бутона и подбежала ко мне. Я не потеряла сознание, у меня не болело сердце, но то, что я тогда испытывала, я даже не смогу описать словами. Наверное, никакое описание не сможет передать всего, что я чувствовала. Нужно было быть там, видеть этих тварей, слышать их дыхание и топот, видеть страх понесших лошадей.
Наташка села рядом со мной на землю и шепотом сказала: «Пойдем срочно позвоним в сторожку из общаги, предупредим ее, чтоб никуда оттуда не выходила до утра!»
Мне казалось, что я не только за Светкой, а и вообще больше никуда никогда не пойду. Мне казалось, что ноги мои больше не будут двигаться. Наташа подняла меня на ноги, я почувствовала твердость земли, шагнула вперед… не упала. Шок отступил.
Мы завели высохших лошадей в загон, сняли седло и уздечки, спрятали назад в потайное место всю сбрую и пошли по тропинке через лес назад, к общежитиям. Первое общежитие на нашем пути было семейным. Мы проходили мимо него, и вдруг в темноте послышался треск и хлопок, и какое-то серое большое пятно взметнулось между деревьями. Наташка завизжала. От нервного напряжения мы не могли даже побежать прочь, просто стояли, парализованные страхом. Но через секунду мы поняли, что напугавшее нас пятно было сохнувшим на веревке постельным бельем, оставленным на ночь кем-то из общежития. Я подумала, что еще парочка таких пугалок, и психика моя нарушится необратимо.
Из общежития мы позвонили в сторожку. Трубку не брали очень долго, и с каждой секундой ужас возвращался. Мы начали думать, что там уже не осталось никого в живых. Но тут трубку взял сторож и спросил, какого черта его будят под утро? Мы спросили про Свету, но сторож сказал, что они спят с закрытой дверью, Светку не видели и не слышали. И бросил трубку.
Мы рванули наверх, в комнату подруги. На пороге комнаты нас встретила зевающая Светка. Она уже успела переодеться в домашний халат и шла умываться перед сном. Мы с Наташкой бросились к ней и в один голос заревели. Света затащила нас в комнату, пока мы не разбудили соседей, испуганно спросила, что случилось. Она решила, что что-то произошло с нашими лошадьми, больше ей в голову ничего не пришло. Мы не ответили на ее вопрос, а начали сами ее расспрашивать. Когда она возвращалась назад с «откорма», что она видела и слышала? «Ничего», - ответила она нам.
Как оказалось, ночные сторожа уже спали, закрыв двери изнутри. Она отвела коня в загон, сняла уздечку, повесила ее на ручку двери сторожки и, не заходя внутрь, поплелась домой. Спать ей хотелось ужасно, она не смотрела по сторонам, а просто шла домой в предвкушении сладкого сна.
Когда мы рассказали ей, что произошло, она оторопела. Представив, какой опасности она подвергалась, проходя по тому же пути, по которому мы убегали от преследования, Света перепугалась. Сон сразу улетучился. Она видела наше состояние, страх в наших глазах, и понимала, что мы не шутим.
В ту ночь мы так и не заснули. Мы сидели втроем в комнате, не выключая свет. Боялись, что эти существа могут прийти за нами прямо туда. Мы с Наташкой сидели на одной кровати, забравшись на нее с ногами, закутавшиеся в одеяло почти с головой. Уснуть мы не могли, успокоиться тоже.
Через пару часов общежитие начало просыпаться. Студенты бродили по коридорам на кухню и в туалет, сонно переговаривались, хлопали дверьми. Мы встали и пошли по своим комнатам, нужно было готовиться к занятиям.
После последней пары мы с Наташей пошли на веткомплекс проверить лошадей. Лошади выглядели удовлетворительно, и о ночном происшествии напоминали только засохшие корки пота на шкуре и нервные вздрагивания от громких звуков голоса. Мы почистили лошадей от засохшего пота, кинули им побольше сена и пошли домой.
Еще несколько ночей мы плохо спали, были нервными, невнимательными и вздрагивали от каждого неожиданного звука. Рассказывать кому-нибудь о ночном происшествии мы не стали. Какой смысл? Мало того, что не поверят, так еще и засмеют. Доказательств у нас не было, и поэтому эта тайна сохранилась между нами, тремя подругами.
Кто это был, что за существа, я не знаю до сих пор. Могу только сказать, что они были роста чуть выше среднего человека, но объемом были шире раза в два. Я бы сказала, что их габариты напоминали мне большого медведя-гризли, но таковых в наших краях не водилось, равно как и любых других медведей. Кроме того, медведи не бегают со скоростью лошади, да еще и на задних лапах.
Я, как человек верующий, не могу допустить и мысли о каких-нибудь пришельцах. Я в них не верю категорически и однозначно. В леших тоже не верю. Может, бесы? Так бесы бестелесны, как я понимаю. И зачем им бегать за нами? Кроме того, лошадь не испугается какую-то демоническую силу. Лошадь – не человек, она не верит в духовный мир и не может видеть его проявления.
Прошло семнадцать лет, а все случившееся так и остается загадкой для меня. Страшной загадкой, потому что и сейчас я испытываю какой-то животный ужас от воспоминаний о той ночи…
Tags: